в этой короткой фразе бесконечная надежда на то, что бэкхён нашёл выход, как с этим справиться.
— чанёль сейчас загремит в больницу, — почти траурно говорит сехун.
бэкхён смотрит на существо перед собой секунд десять, но мираж не рассеивается, и сехун действительно стоит у него перед глазами, неведомо каким образом пробравшийся к нему на работу.
— и что? — вопрошает бэкхён таким тоном, что сехун должен был уже с визгами грохнуться вниз с его полки на пол и сверкать пятками.
— бэкхёни-хён, ну у тебя же есть крылышки, — жалобно ноет сехун, нахмурившись, — ну пожалуйста, ну я просто не успею, ну пожалуйста-пожалуйстапожалуйстыаааааа...
— ты как сюда вообще забрался? — игнорирует завывания бэкхён, оглядывая мелкого с макушки до пят. полка-то высоко, а крыльев тому не видать ещё пару лет такими темпами.
— лу хань подсобил, — немедленно расцветает тот.
— лу ханю бы за человеком своим следить, а не с мелкими эльфами возиться, — ворчит бэкхён. сехун вспоминает, что у него трагическая ситуация, и мигом стирает с лица улыбку, грустно опуская вниз острые уши. бэкхён закатывает глаза при виде, но откладывает пёрышко и убирает нужные листки в стол.
— и как тебе только дали человека, — бубнит бэкхён себе под нос. — хотя вот правду говорят, какой эльф, такой и человек, оба дубы неотёсанные...
— хён, — обиженно вздыхает сехун.
бэкхён вспоминает его человека: глупый, громкий, всё время смеющийся, без головы на плечах; а потом представляет, сколько проблем принесёт ему его протеже, если чанёль всё-таки расквасит себе нос об асфальт или чего хуже. ещё и премии лишат обоих.
— куда лететь? — смягчившись, спрашивает он, и у сехуна в глазах загорается радость и облегчение.

- Куда лететь?
Минсок слышит короткую команду по передатчику, и захлопывает забрало гермошлема с тихим щелчком. Тот бликует, отбрасывая на приборную панель кругляшки света от кварцевых ламп ангара, и значки на панели загораются мягким зеленым светом. Минсок поправляет респиратор, защелкивает ремни кресла пилотного отсека, и Лу Хань из капсулы своего звездолета видит, как нервно дрожат его руки - он включает микрофон, с наслаждением наблюдая, как дергается маленькая фигура его друга, когда слышит предупреждение о появлении позывного "LuMan" в общей сети.
- Катар в трёх прыжках отсюда. - Лу Хань демонстративно зевает, и звук мечется в эфире, вырываясь из динамиков. - С Чанёлем всё будет в порядке. Не волнуйся.
Приборные панели в рубке меняют свет, наливаясь огненно-желтым - мягкое предупреждение о скором старте, и Минсок вставляет ключ-карту одновременно с Лу Ханем.
Ворота ангара медленно распахиваются, и взлетная полоса, облитая мертвенно-белым солнечным светом, кажется нарисованной.
Красные огни взлетной полосы сияют, почти припорошенные лунным песком, и Минсок недовольно думает о том, что капитан Чунмён в эти выходные опять выгонит их расчищать треки.
Мимо корабля Минсока проносятся габаритные огни "Утреннего оленя" - звездолета Лу Ханя, и он стремительно набирает скорость, свечой взмывая в безграничное чёрное небо.
- Кто еще волнуется, идиот. - Бубнит себе под нос Минсок, и устремляется следом, успевая проскочить в захлопывающееся кольцо портала нос к носу с Лу Ханем.
Их ждут в трех прыжках от Луны, недалеко от улья инсектоидов, куда дурацкий Пак Чанёль отправился на позывной SOS не менее дурацкого О Сехуна.

Их ждут в трех прыжках от Луны, недалеко от улья инсектоидов, куда дурацкий Пак Чанёль отправился на позывной SOS не менее дурацкого О Сехуна.
У Сехуна ни опыта, ни какой-либо практики, а у Чанёля глаз подбит, и его - Чанёля, а не глаз, - ведет постоянно влево (стараниями ифаня, конечно, чанёль светит всем своим фингалом, а ифань - виноватой улыбкой плюшевого медведя). Кёнсу чуть слышно ругается, сидя в диспетчерской, - Чанёль отклоняется от курса на пару-тройку метров, а индикатор Сехуна продолжает гореть красным.
- Что бы вы без меня делали, - раздается вздох в коммюнике. - Принцесса будет спасена только стараниями принца.
Кёнсу мысленно благодарит материковый Китай за то, что Тао там явился на свет, но вслух только кроет его матом и подгоняет - кто-то из младших диспетчеров прыскает в кулак и сдавленно шепчет - 'мамочка'. Кёнсу не обращает внимания, хотя ну очень хочется бросить в том направлении кружку.
На радаре Тао на страшных скоростях проносится мимо Чанёля и успевает мигнуть тому сигнальными огнями - Чанёль злится и пытается выжать из своей колымаги все, на что она способна, но куда ей до новейшей модели Тао.
- А вот и я, твой верный рыцарь, - у Тао хватает наглости шутить даже тогда, когда он видит, как Сехун, борясь с тошнотой, пытается отбиться от гигантских пауков - у его робота уже сломана рука и поцарапано стекло. - Принцесса, не перенапрягись.
- Заткнись, - Сехун отвечает только тогда, когда пауки отступили, а Тао приглашает его к себе в кабину - робот Сехуна уже в том состоянии, который Лухань зовет неебательным.
- Что бы ты без меня делал, - улыбается Тао.
- Не пошел бы в пилоты - беззлобно говорит Сехун, откинувшись в кресле. Хотя кому он врет.

Хотя кому он врет. шансы тают с каждой минутой, как недавние миражи, о которые они уже споткнулись - каждый и не один раз за последние несколько часов.
- ну что? что-что-что?! - чанёль маячит сразу со всех сторон, роняет ключ, задевает какой-то провод и локтем вышибает подпорку. капот встречается с головой бэкхёна намного раньше, чем этого хотелось бы им обоим. - упс, извини.
- просто умри, - огрызается бэкхён и трёт уже явственно ощущаемую шишку. - немедленно.
чанёль пожимает плечами и залезает обратно в салон. под грудой курток сопит лухань, минсок с чондэ ушли на поиски воды сутки назад, а бэкхён пытается понять, почему прошедший десятки пустынь и миллион ралли джип заглох именно здесь и сейчас.
и не понимает.
- это всё магия, - напевает чанёль, заныривая в бардачок и вытаскивая помятую пачку мальборо. - магия песков, магия сотен лет~
- заткнись богом прошу! - не выдерживает бэкхён. капот вздрагивает и снова падает, на этот раз ударяя его по пальцам.
дешёвый никотин немного примиряет с реальностью, чанёль выпускает мутное колечко перед собой и выползает обратно.
- я то заткнусь, а вот дикие - нет, - он протягивает бэкхёну половину сигареты и вздыхает. - как думаешь, эти сутки тоже впустую?
бэкхён молчит, прекрасно понимая, что чанёль имеет ввиду, и отказывается думать плохое.

хотя кому он врёт, он бы всё равно прыгнул, сколько бы раз его ни заставляли вернуться в ту же исходную точку.
чанёль учит его, беспощадно и методично, как выживать на этой планете; учит раз за разом, в конце всаживая пулю в лоб при неправильном выборе. минсок проживает всё те же минуты полёта, криосна, знакомство своих лёгких с воздухом (смесь, мало напоминающая то, что заложено под определением, но организм приспосабливается), и как бы он ни пытался, чанёль всё равно появляется перед его глазами, рано или поздно, как будто их сталкивают специально. а может, так и есть.
минсок смотрит на чанёля и думает — а тот помнит каждый раз, когда минсок существовал и прекращал существование? помнит всё то, почему всё это происходит; помнит все те ошибки, за которые приходилось платить болью и смертью, за которой следовало перерождение? помнит все мольбы минсока и унижения поначалу, а следом — равнодушие, пришедшее со смирением? помнит все вопросы, которые минсок задал и будет задавать каждый раз, когда они будут вместе снова?
— чанёль, что происходит с тобой, когда я умираю? — спрашивает минсок.
за стеклопластиком шлема стоит невыносимый гул лопастей вертолёта; минсок сжимает пальцами в толстых перчатках лёгкий автолазер, чтобы проверить, что он всё ещё умеет двигаться. чанёль, сидящий напротив него, поднимает глаза — значит, высокочастотная связь работает. та частота, на которой остальные в отсеке их не услышат.
— угадай, — отвечает чанёль.
минсок думал об этом. возможно, слишком часто.
— чанёль, — зовёт его минсок, — умирать больно, по-твоему?
шлем закрывает лицо чанёля наполовину, но тот хмыкает настолько выразительно — минсок с лёгкостью может представить улыбку, искривившую губы.
— не больнее, чем тебе.
минсок отстёгивает крепления и, пошатываясь, направляется к отъезжающей двери.
— не делай этого, — предупреждающе слышит он, п потом чувствует хватку на плече. чанёль смотрит жёстко, но минсоку всегда было наплевать. — этот вариант неправильный. высадка через три минуты, дождись, без помощи остальных всё равно ничего не получится.
— что бы тебе ни вбили в голову, нет правильного варианта, — выдыхает минсок, выдёргивая руку их хватки.
— ты не даёшь мне выбора, — говорит чанёль и поднимает своё оружие. панель активности нагревается красным, и минсок почти чувствует жжение под рёбрами там, куда уткнулось дуло.
— я прыгнул в прошлый раз, прыгну и сейчас, — шепчет он. — потому что только я знаю, как правильно.
чанёль хмурится — минсок отталкивает его со всей силой, на которую способен, в ту же секунду бьёт ладонью по кнопке, открывая отсек, и говорит, прежде чем шагнуть в чёрные сливки облаков:
— интересно, легко ли убивать того, кого любишь.

*извините, у вас тут все такое интересное и классное, но можно тоже к вам со своим пиздецом?..*

- Интересно, легко ли убивать того, кого любишь, - Тао скривился в злобной ухмылке, заталкивая куда подальше обреченность – не так он планировал провести сегодняшний вечер. Наверняка сломанные ребра ныли, а левая рука почти висела плетью. Если его пристрелят, то терять уже нечего.
- Попробуй и узнаешь, - Кай сплюнул кровь и поудобнее перехватил направленный на Тао пистолет.
- С чего ты взял, что я люблю? – Непроизнесенное вслух «тебя» заставило вздрогнуть обоих – за время их знакомства они обходили эту тему стороной.
Обычный вечер, не предвещавший ничего выходящего за рамки их привычных посиделок т тремя с половиной бутылками соджу, сейчас заканчивался бойней на старом складе. И противнее десятка трупов рядом было направленное друг против друга оружие. И Тао до сих пор искренне недоумевал, как получилось так, что они почти три месяца выпивали каждые выходные, несколько раз занимались сексом, а выяснили, что находятся по разные стороны баррикад, только сейчас. Хотя, возможно, Кай знал это уже давно, если не сразу. Тогда вырисовывающаяся картина казалась еще мрачнее.
- Ты знал? – просто спросил Тао, забивая на желание язвить – уже не до этого. Хотя и сам не понимал, чего больше хочет услышать в ответ.
- Нет, - тихо ответил Кай. С каждой секундой оружие все больше оттягивало руку. - Я не знал, если тебе от этого легче.
- Мне уже как-то все равно, - Тао сильно стиснул пистолет, стараясь, чтобы он не выпал из ослабевающих пальцев. – Ведь отсюда сегодня выйдет только один, да?
Кай промолчал, но в этом случае ответа и не требовалось.

Кай промолчал, но в этом случае ответа и не требовалось.
- Молчишь. Опять молчишь, - Сехун покачал головой и отвернулся. - Ты всегда молчишь, ты это знаешь?
Кай кивнул - Сехуну не нужно было слышать его голос, чтобы узнавать ответы. Кажется, Сехун все знал наперед о Кае - о его словах, его действиях, его мыслях.
Но на самом деле, Сехун просто очень хорошо знал Кая - порой даже слишком.
Кай всегда молчал, когда приходил после очередного исчезновения - молча стоял на пороге и взглядом просил прощения. Сехун никогда не мог устоять перед глазами цвета колы - с тысячей пузырьков в глубине.
Сегодня Кай так же возник на пороге, с одним рюкзаком, ссадиной на щеке и извиняющимся взглядом. Сехун спросил: "ты надолго?" А Кай ответил пожатием плеч.
- Знаешь, мне меньше всего нужны твои камбеки, - сказал Сехун. За окном падал плотный снег, покрывая собой город, и у Сехуна внутри шел снег - казалось, от внутреннего холода можно подхватить простуду и слечь с температурой. - Знаешь, Чонин, - Кай вздрогнул от обращения по имени - такого не было уже давно.
- Знаешь, Чонин. Уходя уходи.

Кай промолчал, но в этом случае ответа и не требовалось.
В голове черная дыра вытягивает все здравомыслие, больше похоже на отходняк от наркоза, ко всему сверху — кости тянет, словно молотком по ним стучали долго и методично. Оно и не особо удивительно: его вдавливает в сиденье так сильно, что руками сложно пошевелить.
— Я знаю, о чем ты думаешь, ты... ты всегда уходишь от ответов вот так, думаешь, легче просто проигнорировать? — Чанёль перекладывает руки на руле, сильнее вдавливая педаль газа — прямо в пол, от чего их заметно дергает в какой-то там раз, Кай сбился со счета, сколько раз этот мудак пытался его убить таким образом.
Кай снова не отвечает, лишь хватается за ремень безопасности и натягивая его на себя; дергает резко, прямым попаданием защелкивает в фиксаторе и тяжело сглатывает, продолжая смотреть вперед. Не замечает уже смазанной дороги по бокам и впереди, люминесценции огней, смазывающихся в две сплошные по бокам.
— Ты чувствуешь это? Моя тачка тебя ебет, мое безумие, она чувствует это и передает в вены кубиками кислорода...
— Заткнись, хватит, — хочется закрыть уши руками, да вот только все равно не получается: Чанёль дергает руль, виляя на дороге, словно мелкая рыбешка среди асфальтовой реки.
— Скажи, ты о чем-нибудь жалеешь? Что бы ты хотел сделать перед смертью? — его голос хрипит от возбуждения; Кай кидает взгляд на его профиль, замечая капли пота на лбу. Чанёль откидывается на спинку и отпускает педаль газа, переключая с пятой скорости на шестую — еще на шаг ближе к бездне.
— Начистить тебе рожу, придурок.
— Ответ неверный.
Чанёль отпускает руль, поднимая руки к плечам, отпускает и педаль, а сам смотрит вперед широко открытыми глазами, где навстречу грузовик несется на полной. Кай даже не слышит его сигнала из-за сердца в груди, которое, кажется, и вовсе остановилось.
— Нет, нет, Чанёль, не надо, не делай, — одними губами говорит он, протягивая руку к рулю и придерживая его. Боится до чертиков сделать хоть одно резкое движение — машина запросто перевернется.
— Давай освободимся, освободимся от всего. Освободимся от самих себя.

Бэкхен отказывается думать плохое, даже когда Чанель прижимается к нему всем своим весом и вдавливает в кровать.
- Смотри только на меня.
Чанель злится, и злится по совершенно непонятной причине, как бешеная собака - потому что ему так захотелось. Он придерживает ноги Бэкхена под коленями и двигается, Бэкхен чувствует его внутри себя, и похоть душит его - жадная, горячая.
- Смотри только на меня.
Большие ладони Чанеля скользят по бледным костлявым плечам, огибают напряженные соски, и движутся еще выше, пока не смыкаются на напряженной шее. Бэкхен выдыхает и вдыхает последний раз, наполняя грудь воздухом - он так давно, день за днем, планомерно выводил Чанеля из себя, только чтобы узнать его настоящие чувства, что он готов принять все, что он дает, каждой клеточкой своего тела.
- Чанель. - Бэкхен закатывает глаза, двигаясь навстречу, и Чанель сгорает, как спирт.

— давай освободимся, освободимся от всего! освободимся от самих себя! убережём наши невинные начала и сохраним душу чистой и невинной!..
пак чанёль сделал театральную паузу, а потом ударил половником по кастрюле, словно оркестровый вьюноша, ответственный за тарелки.
по собравшимся за столом одиннадцати участникам прошла массовая дрожь. проснулся в энный раз даже чонин, не пожелавший расстаться с одеялом.
утро началось очень странно и почти пугающе. пак чанёль, одетый в плащ гендальфа, с криво приклеенной бородой санты (осталась с хэллоуина), с половником и кастрюлей для варки рамёна в правой и левой руке соответственно, ходил по этажам общаги, открывая двери, и звучными кличами и другими, более неприятными звуками, заменял всем будильник.
— настал час для очищения! очищения нас от самих себя! так станем же мы с тобой едиными, дабы не гневать господа и создателя нашего распрями, не кручиниться понапрасну!
бэкхён незаметно наклонился к сидящему слева от него минсоку и негромко сказал, почти не двигая губами:
— это произошло.
— что? — так же уточнил минсок в мёртвой тишине.
— он свихнулся, — с торжеством ответил бэкхён и тут же подскочил: пак чанёль начал лупить столовыми приборами по кастрюле, не жалея сил.
подскочили все.
— а завтрак будет? — спросил сехун, когда насилие над ушами прекратилось.
— придите же, о дети мои! — взвыл пак чанёль пуще прежнего. — слияние ждёт нас на пути праведном, и не согрешите, не отказывайте гласу чести и жизни у себя внутри! отпустите себя, освободите себя, очистите себя!..
— транслейт, плиз, — осторожно потянул цзытао лу ханя за рукав. тот с непередаваемым выражением лица покачал головой и прикрыл младшему уши. цзытао, недолго думая, проделал с лу ханем то же самое, догадавшись, что тот был бы только рад.
— так будет или нет?
— сехун, помолчи, — ткнул того в бок чондэ. — не видишь, пакчан с ума сходит.
раздался гонг.
— и да начнётся спасение! — провозгласил пак чанёль торжественно.
воцарилась тишина. кто-то всхрапнул, но на того сразу же зашикали и разбудили. сехун открыл было рот, но сразу же закрыл, наткнувшись на кровожадные глаза кёнсу. не то чтобы у кёнсу были кровожадные глаза, но всегда, когда он их округлял больше обыкновенного, они были кровожадными.
— а теперь адекватно, пожалуйста, — вздохнул бэкхён. — в чем проблема?
чанёль, морщась, отодрал бороду от щёк, запихав её в поставленную на стол кастрюлю с многострадальным половником.
— чонин не хочет сходить со мной в кино. а между прочим, я его фанат!
все головы медленно повернулись к одеялу с макушкой ким чонина. тот немедленно возопил:
— вам всё ещё интересно знать почему, что ли?!

реабилитируюсь за вчерашнее

- Вам всё ещё интересно знать почему, что ли?
Лу Хань слышит эту фразу раньше, чем садится за свое рабочее место, и осторожно откладывает сумку в сторону, стараясь даже не дышать.
В офисе стоит привычный рабочий гул, Минсок за соседним столом разговаривает по телефону, а Чондэ запускает самолетики, сложенные из мелованной бумаги для договоров.
- О. - Чен делает один оборот на стуле и хватает с принтера Минсока еще один лист, разглаживая его на коленях. - Привет, Лу Хань.
Лу Хань вздрагивает в ожидании, и тут же берет себя в руки, делая вид, что не замечает Чондэ.
- Ты во вчерашней одежде. Не ночевал дома? - Продолжает тот, и, сложив очередной самолетик, запускает его через весь офис - тот делает мягкий круг над головой Бэкхёна, и уходит в пике, втыкаясь носом в ковролин.
Лу Хань ненавидит это торжественное выражение лица Чондэ, которое появляется, когда кто-то умудряется крупно проколоться. Ну, например, как Лу Хань сейчас.
- Бэкхён сказал, что ты вчера был на свидании с Сехуном.
Лу Хань обреченно поворачивается к Минсоку - тот показывает ему полнятый большой палец и продолжает разговор. - Мы пили китайский коньяк.
Чондэ вновь издает короткий раздражающий смешок и кидает самолетик в Лу Ханя, попадая ему в голову.
- Тогда это объясняет твое вчерашнее сообщение.
Лу Хань с недоумением косится по сторонам, и только сейчас замечает взгляды, которые на него бросают сотрудники - предвкушение и совсем немного коварной радости. Даже Исин, который всегда выглядит ангельски со своей мягкой улыбочкой, сейчас похож на отродье сатаны.
- Не понимаю о чем ты. - Лу Хань чувствует скользнувшие под воротник мурашки, когда Чен с усмешкой кидает в него еще одним самолетиком - он ложится на колени, и. Стоп.
Лу Хань разворачивает лист бумаги и видит напечатанную на нем фотографию - собственное счастливое и абсолютно пьяное лицо, и белую руку Сехуна, скользнувшую под край цветных хлопковых труселей - единственной одежды, находившейся в тот момент на теле Лу Ханя.
Чондэ издает ехидный сдавленный смешок, и с неожиданной резвостью полкатывает на стуле к Лу Ханю, стаскивая с него солнечные очки, любуется на Лу Ханя еще несколько секунд, прежде чем потянуться на стуле и хрустнуть костями на вечь офис:
- Ну, так когда свадьба?

— Ну, так когда свадьба? — мягко говорит Минсок, проводя ладонью по волосам девочки. У той в руках две куклы: Кен и Барби, разодетые шикарно, а разыгрываемая ребенком драма подходит к концу, как и нахождение здесь Минсока.
— Когда Барби бросит своего другого друга, — отвечает девочка, откладывая куклу в сторону и беря другую. — Но у него еще есть время подумать и найти принцессу покрасивее, или повернее, — сердце Минсока болезненно ёкает: слышать такое от ребенка очень странно. Очень.
— Минджи, попрощайся с дядей.
Минсок рассеянно поворачивается, глядя на Чанёля в дверном проеме: на глаза натянута кепка, а на плече болтается тряпичная сумка, которая (как обычно) наполнена всякой дрянью ненужной. Минсок не совсем понимает, почему Чанёль попросил притащиться его именно в дом сестры, потому что показывать его никому никогда не решался: видите ли, стыдно было. А Минсок что? А Минсоку все равно до всего, как до колокольни.
— У твоей сестры довольно милая дочь, — улыбается он, когда Чанёль садится за руль, поворачивая ключ зажигания и выдавливая сцепление.
Они едут в тот самый клуб, который не совсем в жопе мира, но и достаточно скрытный: там всегда можно найти шлюху на одну ночь или... получить работу.
Минсок уходит все глубже в свои мысли.
— Ты сегодня останешься со мной? — Чанёль обычно никогда не заходит внутрь, лишь довозит его и сразу ноги делает — как последняя тварь, как последний трус, завидев проблемы и неприятности, лежащие поверх своих собственных желаний.
— У меня не так много времени, ты сам знаешь, Чанёль, — Минсок теребит пальцами рукав своей куртки, не решаясь поднять взгляд, когда Чанёль останавливает машину напротив входа.
— А если... если я заплачу, останешься? Прошу, — он больше похож на мальчишку, глупого и нерешительного, что только забивает все самообладание камнями, оставляя царапины жгучие, раздирающие, поверх старых, незатянувшихся.
— Дурак, — вздыхает Минсок, прикрывая глаза. Дышать получается через раз и каждый третий вдох — через зубы. Нос заложен. — Если не будешь мне ездить по мозгам насчет моей работы, то я останусь. Останусь, — повторяет он, — не надо только со своими "заплачу", окей?
Чанёль улыбается почти благодарно, протягивая свою лапу к руке Минсока и сжимая его пальцы своими.
Так хорошо.
Можно не думать о том, что Минсок все равно уйдет, когда-нибудь — навегда.

— уходя уходи.
чонин вздёргивает бровь, добавляя побольше скептицизма в глаза.
— это правило?
— это закон, — пожимает ассистент плечами. на его бейдже переливается серебром о сехун, и чонин думает, как мало в этом его собственного имени и как много — ника.
— оно настоящее, — говорит сехун. — требования работодателя. так берёшь?
чонин пожимает плечами, со вздохом разглядывая mind-map его новой способности. разрыв границ времени — там, где оно существует, конечно же; и пространства, как сопутствующее. абсолютная неуязвимость во время перемещения, абсолютная слабость по прибытию в мир. незащищённость во время пребывания в мире, но адаптация к условиям. не так уж и выгодно — можно налететь на какую-нибудь недружелюбную особь и сдохнуть, но и сама способность не слишком дорого стоит, вполне адекватная цена за то, что есть и чего нет.
сехун зевает — заняться нечем, вестибюль центра update your body пустует: явно не сезон.
— ещё раз про закон, — просит чонин. сехун тяжело вздыхает.
— что сложного? там есть отдельная колонка, но если тебе лень её читать, я перескажу: максимальная длительность пребывания в чужом мире около половины фазы нашей twomoons, дальше твоё тело начнёт автоматически разрушаться. плюс, собственно, действующий на exoplanet основной закон межгалактической трансгрессии: появляешься мире, степень развития которого меньше нашего — не имеешь права там появляться во второй раз. степень больше либо равна exoplanet — имеешь право.
— не нуди, — отмахивается чонин. — ладно.
сехун кидает ему на стол бланк оформления заказа.
— в комплекте идёт возможность перемещения по самому миру при условии визуализации точки конечного пространства.
— о, — невыразительно тянет чонин, разворачивая бланк и вставляя карточку с id в нужном месте стола, — разве это под способностью не подразумевалось изначально?
— ну, знаешь ли, одно дело — галактический прыжок, а другое — пространственный, при условии, что оно непрерывно.
чонину кажется, что сехун его уже ненавидит за тупые вопросы, но что поделать, он нихрена в этом не разбирается.
— зачем тебе такая, если не секрет? — спрашивает его сехун в середине завершения оформления.
— да так, — машет чонин ладонью, — недавно заглянул в энциклопедию миров и нашёл один интересный.
— в плане?
— в плане... — задумывается чонин. — ну, одна из дальних родственников нашей расы. очень низкая степень развития, но можно сказать, что они наши предки в каком-то смысле.
— эволюция таких ещё не уничтожила? — мычит сехун.
— уничтожит через пару тройку соития twomoons, — охотно делится чонин. — у них там скучновато, я бы оживил там течение их жизни.
— судя по бланку твоих предыдыдущих способностей, ты явно любишь так развлекаться.
— что есть — то есть.
чонин улыбается, когда ему протягивают нужный чип с заложенной программой генного изменения.
— даже интересно, как всё пройдёт, — вздыхает сехун.
— когда вернусь, расскажу, — подмигивает ему чонин и спешит на выход.

минсок, как и всегда, включает телевизор по пути на кухню, сладко зевая. стрелка часов приближается к трём, сегодня ночная смена в баре выдалась нелёгкой... включается, как и всегда, новостной канал. минсок проходит было в ванну, но потом возвращается задом, выпучив глаза.
кадры всё ещё не поменялись и показывают офигевшее лицо его сожителя лу ханя, от которого немедленно хочется либо заржать, либо фейспалм сделать. камера, конечно, не снимает лу ханя конкретно и крупным планом, но из толпы вокруг с телефонами он сильно выделяется.
— муха залетит, — случайно вслух комментирует минсок.
потом камера меняет-таки фокус, ловя корреспондентку, взволнованно что-то щебечущую, минсок замечает бегущие строки о BRKNG и тому подобное, а затем на экране появляется фигура наверху небоскрёба — ничего не видно, кроме чёрного развевающегося пальто. через секунду фигура пропадает, трансляция неуклюже дёргается туда-сюда, пока не находит фигуру — уже на крыше одной из припаркованных машин.
камера приближает картинку — это парень, весь в чёрном, заинтересованно ухмыляющийся и нагло прищуривший глаза. он садится, опуская высокие ботинки на лобовое стекло, и скрещивает щиколотки, наблюдая за тем, как отхлынула толпа с того места.
минсок неверяще качает головой, а затем прикрывает глаза с мучительным стоном: ну лу хань чёртов, ну что творит вообще, лучше б валил куда подальше из центра сеула.
чёртов лу хань стаскивает неизвестного парня с машины, наверняка вопя что-то про то, что нельзя портить чужую собственность, и про невоспитанность. приспичило стать звездой новостей, блин.
парень соскальзывает на землю и хватает лу ханя за руку; минсок не успевает испугаться, всё происходит очень быстро: раз — они исчезают с экрана, два — слышен грохот в прихожей и знакомый мат на китайском.
минсок делает пару шагов, осторожно выглядывая в коридор.
— hello-o-oh, — улыбаясь, тянет незнакомец, мгновенно заметив его, и машет ладонью в перчатке.
— добро пожаловать в марвел, — выдаёт лу хань, оглядевшись.

slight!fem!Sehun

- Добро пожаловать в Марвел. - Голос Бэкхёна доносится до Чондэ словно сквозь вату.
Они лежат на кровати в комнате Бэкхёна - в воздухе висит густой сладкий запах марихуаны, закручивающийся в косых лучах солнечного света, проникающего между плотными темными шторами. Щеки Чондэ уже болят от улыбки, и он лениво приоткрывает глаза, поворачивая голову и глядя на Бэкхёна, сидящего в изголовье.
- Чувствую себя Флэшем Гордоном. - Чондэ дотягивается рукой до щиколотки Бэкхёна и скользит пальцами под штанину, поглаживая бледную кожу. - Всё вокруг такое медленное.
Бэкхён хмыкает и затягивается - слышно, как потрескивает папиросная бумага и крупные крошки травы. Он глубоко вдыхает, задерживая дыхание, а потом выдыхает густую ароматную волну и кашляет:
- Как тебя быстро вставило.
Чондэ тихо смеется, приподнимаясь еще выше, чтобы не было так больно тянуться всем телом.
Кожа Бэкхёна почти бархатистая наощупь - Чондэ гладит тоненькое сухожилие и просовывает пальцы под край носка, поглаживая кончиками пальцев пятку и нежный внутренний край ступни.
- Я не делаю это так часто, как ты.
Бэкхён давит окурок в пепельнице и ставит её на пол с тихим стуком, прежде, чем поднимается со своего места - матрас мягко пружинит под его ногами, и Чондэ недовольно морщится, словно котик.
- А что ты делаешь чаще? - Бэкхён садится верхом на бёдра Чондэ, и обхватывает его лицо ладонями, поворачивая к себе и наклоняясь для легкого поцелуя.
- Ну, например, люблю тебя. - Чондэ просовывает пальцы в шлёвки джинс Бэкхёна и тянет его на себя, наслаждаясь глухим довольным стоном.
- Меня это устраивает. - Бэкхён проводит рукой по груди Чондэ, добираясь до края футболки и задирая её до груди. Чондэ напряженно и внимательно смотрит сквозь полуприкрытые глаза, как Бэкхён склоняется, не отрывая о него взгляда, и обхватывает губами левый сосок. На секундочку Чондэ перестает дышать - он наслаждается влажным теплом, когда Бэкхён проезжается кончиком языка по сморщенному комочку напряженной плоти, перекатывает его губами и отстраняется с довольным видом.
- Бэкхён. - Чондэ сглатывает, и сжимает пальцы на его бедрах до синяков. - Ты сейчас доиграешься.
- Вы сейчас оба доиграетесь с вашими гомогейскими игрищами. - Чанёль отлипает от косяка и неслышно проходит в комнату, шурша большой упаковкой чипсов. - Покурили? Сваливайте. Ко мне сейчас придет Сехун.
- "У моей девчонки постоянно ломки"? - Язвит Бэкхён, но слезает с Чондэ, провожая его вырисовывающийся в штанах напряженный член полным сожаления взглядом.
Чанёль прицельно швыряет в него стащенным с ноги грязным носком, и довольно скалится, когда Бэкхён визжит, как девчонка:
- Единственный её наркотик - это я.

фем!сехун, фем!чонин

Единственный её наркотик - это я.
Идиотское осознание идиотской мысли - Сэхи даже на мгновение притормаживает, но снова стремительным шагом идет к дому Чонин.
Чонин - ошибка всей ее жизни, ее проклятье и, черт возьми, радость.
Чонин - это всё, что могло появиться хорошего в жизни Сэхи.
А вот Сэхи - это, увы, такая же ошибка в жизни Чонин.
Вредоносный вирус. Синий экран смерти.
Сэхи не думает, что она - такая же радость для Чонин.
Скорее головная боль.
Чонин - девочка-идеал, про которых снимают фильмы, пишут книги, которых ищут, и которых боятся.
Чонин - отличница, спортсменка, танцовщица и просто красавица.
А еще девственница и наивная монашка по мнению ее окружения.
По мнению ее окружения Чонин - чистый холст, белоснежный лист, ничем не запятнанный.
Вот бы они удивились, увидев на холсте профиль Сэхи.
Профиль, нарисованный осколками бутылок, сигаретными бычками и испачканными салфетками.
Единственный наркотик, единственное пятно на идеальности жизни Чонин - Сэхи.
И, честно говоря, Сэхи даже жалеет.
Но знаете, наверное, это так абсурдно звучит - как если бы дорожка кокаина говорила наркоману - эй, чувак, мне так жаль, что я порчу тебе жизнь и вызываю привыкание.
Сэхи жаль, что у Чонин зависимость от нее. Сэхи жалеет - но не делает ничего, чтобы это остановить.
- Ты жалеешь? - спрашивает она у Чонин, тяжело дыша и обнимая ее дрожащее после оргазма тело.
- Ни капли, - отвечает Чонин.

броукен! сехун/чонин

— Ни капли, — отвечает Чонин, и это вместо тысячи других слов и рассветов, и Сехун с ужасом понимает, что, несмотря на все предосторожности и хрусткие слои скотча, что-то в нём неотвратимо ломается. Ни капли — вот ответ на сехуново "ты счастлив?", и это бьёт так больно, что из лёгких вышибает воздух. Дышать нечем, и кажется, что незачем. Чонин треплет его по плечу, жест не интимный, а просто дружеский — у Сехуна от этого в горле ком, колючий плотный ком, словно он сожрал ежа и не может проглотить, так и сдохнет — нелепо, по-дурацки, будучи отвергнутым и преданным.
Сехун вот думал: у них поцелуи, объятия, секс, большие планы на будущее, мол, мы вместе навсегда, мы едины, гармония и все дела, а Чонин говорит "ни капли" — и, о господи, дайте Сехуну просто умереть от тоски, стыда и разочарования. Как в сказке не получается, или скорее они не "Золушку разыгрывают", а "Принцессу на горошине". Вот Чонину всё что-то мешает, а Сехун-то думал, что они самые счастливые и влюблённые дураки на свете. Чонин извиняется одним взглядом, ну и, может, улыбкой, запрятанной в уголке рта — Сехун не понимает, как он вообще это делает, чтобы пробирало до сердца и до костей, чтобы прощалось, когда хочется заклеймить виноватым навечно.
Чонин приобнимает его — и в первый раз за все полтора года это выходит скованным и неловким — мажет губами по щеке и сжимает слабо сехуново плечо — и хрен его знает, что означает этот жест.
Чонин говорит:
— Извини.
Сехун не прощает.

Сехун не прощает, когда сбоку басят "это последний раз, честно-честно".
На его месте мало кто в адеквате будет и сможет простить такое самое настоящее сказочное свинство: Чанёль уже третий раз за вечер впечатывает ему в рожу торт, состоящий из одного крема да и только.
— Получай фашист гранату! — верещит сбоку Бек, пытаясь впечатать в его лицо еще одну порцию крема, да вот только...
— Твою мать... — ругается Минсок, когда Бекхён спотыкается о свою же ногу (спасибо тысяче выжратых грамм водки), и заряжает тортом в ни в чем не повинного хёна, только вот не в лицо (как Сехуну), а в футбоку. В ярко-желтую футботку со Спан Бобом.
— Ой...
— Что-то пошло не так, — присвистывает момкрокодилящий Лухан, тормозя на пару секунд и выдавливая из себя гиений смешок.
— Я буду мстить, — беззлобно говорит Минсок, косясь на Бекхёна, который явно просек, что делать ноги надо сейчас... и прямо сейчас.
— Могу дать тебе свою футболку...
В идеале, можно было посмеяться да забить, да вот только Сехуну хочется хоть на пару минут отвести дыхание и отвлечься от шумной компании, поэтому он тянет ничего не понимающего хёна вглубь квартиры, заталкивает в свою комнату и со скоростью ядерного реактора начинает перерывать шкаф.
"Грязь, грязь, трава... керчуп?"
Находит одну единственную чистую белую майку и торжественно вручает Минсоку, уставившись взглядом в пятно.
— Тебе надо переодеться, хён.
— Ну ок, — Минсок забирает футболку и тупит пару секунд, а потом плюет на то, что Сехун, кажется, смотреть все равно не перестанет, и снимает с себя перепачканную футболку.
Сехун пропускает пару ударов в груди, скользит взглядом по обнаженному торсу и удивляется тому, насколько тот тонкий — кажись, такой же, как и сам Сехун, только выглядит, почему-то, еще хрупче.
Самого его нисколько не смущает тот факт, что крем засох на волосах и на подбородке, по щекам размазан, а затем неболькой кусок и вовсе падает на плечо. Минсоку смешно до чертиков, он и не скрывает это, когда начинает смеяться, продолжая сжимать в руках майку; сначала тихо, а затем по нарастающей — Сехун и сам расплывается в улыбке, смотря ему в лицо.
— Чего ржешь, — говорит он, продолжая смеяться, а затем и вовсе становясь серьезным.
Сехун теряется от этого, хлопает глазами и смотрит непонимающе, когда Минсок подходит чуть ближе, подцепляя с его щеки немного крема и отправляя себе в рот.
Сехун вздыхает тяжело и снова заливается смехом, когда Минсок быстро натягивает на себя майку, а затем и вовсе тянет Сехуна в ванну, чтобы смыть крем с лица.

Правда бесполезно все это: как только они заходят обратно в гостинную, в Сехуна прилетает... торт. Самый настоящий, с бисквитом и вишенками, а орава долбозавров взрывается смехом, едва ли не падая на пол разом. Ан нет: Чанёль уже пошел на боковую.
— Ну... второй заход? — подмигивает ему Минсок, беря за руку и снова уводя в ванну.
Только уже не совсем для того, чтобы смыть крем... водой.

- Ну... Второй заход?
- Блин, да иди ты нахер. - Скулит Чонин и утыкается лбом в прохладную поверхность деревянного струганного стола. Лу Хань ласково гладит его по затылку и шее, трогательно обводя пальцами выступающие шишечки позвонков, и убирает горящую в подстаканнике свечу подальше от растрепанных волос Чонина.
- Давай-давай, не ломайся. - Лу Хань становится каким-то сраным садистом, когда дело доходит до выпивки, и если раньше они устраивали синие вечера с Минсоком, то в этот раз решили втянуть пару новичков - чтобы было кому передавать из уст в уста легенды о студенческих методах воспитания кандидатов в мастера алкоспорта.
Чонин хнычет и мотает головой, но это все равно не спасает его от стопки текилы, которую ему придвигает Лу Хань.
- Идет как водичка. Даже вкуса не почувствуешь.
Рожа у Ханя уже возмутительно красная, а блестящие глаза так и таращатся на Чонина, когда он отрывается от стола и хватается за стопку. Лу Хань готовит все чин по чину - мажет лаймом участок между большим и указательным пальцем, присыпает солью и в предвкушении ждет, с жадным вниманием следя за тем, как Чонин морщится от одного запаха.
- Лу-ге. - Еще раз (в последний!) пробует Чонин, но функция "жалобные глазки" ,видимо, действуют только у Монгу и Чонгу, потому что Лу Хань только хмурится и подпирает ладонью подбородок:
- Чё ты так смотришь? Она не испарится - пей давай.
Чонин горестно вздыхает, а потом дергается от испуга, когда его руку со стопкой перехватывает чужая маленькая белая ладонь. Чунмён стоит над ним с недовольной гримасой, а потом, пнув под столом по костлявому колену Лу Ханя, отбирает у Чонина текилу и бахает одним махом, морщась так, что кажется его сейчас вывернет. Чонин сидит как приколоченный (вот честно), даже не шелохнувшись, пока Чунмён тянет его вторую руку и, с покрасневшей (от стыда) рожей, слизывает соль, заедает лаймом.
- Ты только что сидел и клевал носом. - Нудит Лу Хань и потирает коленку. - Мы тебе даже риса насыпали в тарелочку, и под нос поставили, чтобы ты покушал.
- Не мы, а он. - Отмирает Чонин, и в прострации наблюдает, как Лу Ханя опиздюливают вторым пинком и грозятся отнять остатки текилы, "если он не прекратит спаивать второкурсников".
- Вообще-то первокурсник. - Блеет Чонин и смотрит, как кровью наливаются не только щечки, но и глаза Чунмёна.
- Ой, ну.

Я тут даже влезть боюсь с похвальными комментариями, дабы не сбить волну) но раз первый пошел (с), то я тоже вылезу) Спасибо большое, всё такое классное, и так хочется по этим драбблам больших фиков...) Очень здорово детали показаны, настроение, особые моменты... В общем, продолжайте, пожалуйста!

соусорри

- Вообще-то первокурсник. - Блеет Чонин и смотрит, как кровью наливаются не только щечки, но и глаза Чунмёна.
охуеть, думает тот, подработка нынче у первокурсников.
- зашибись, - вслух чунмён свои выражения всётаки отцензуривает. - и сколько платят?
лухань уважительно косится на него - даже в приватном стрипклубе гордость всего пятого курса и отдельно факультета экономики не забывает о насущной стороне жизни. впрочем, косится он не долго.
- извини, сдавал отчёт, - минсок плюхается ему на колени и тянется не хуже дикой кошки.
- у вас нет отчётов, трепло, - уважение тоже моментально испаряется, уступая место собственническим инстинктам. лухань лапает минсока сразу за все места и довольно хмыкает. - откуда сие чудо?
- чонин-то, - минсок ёжится от тёплого дыхания на шее. - чонин у нас находка века - в первый же выход собрал всю кассу.
где-то рядом неопределённо кхекает чунмён.
- не завидую я ему, - синхронно с ним кхекает лухань, облизывается и пододвигает минсоку высокий бокал с разноцветным коктейлем. - давай, время расслабиться и получать кайф.
минсок смотрит на него - долго и откровенно, не как со сцены, а как будто они уже в постели - делает пару глотков приторно-сладкой химической дозы наслаждения и утягивает луханя в такой же неприлично долгий и откровенный поцелуй.
лухань тоже как доза, только в отличие от коктейля, с этой дозы невозможно соскочить.

solnce.alex, Vikara, читать дальшеКотики, вы такие авввв, но уберите плз комменты под кат)))))))
Но авторам оч приятно, ага

sadmonstermark, читать дальшея уже не успела - редактирование недоступно(( Может, удалите тогда сами коммент мой? Или же как-то внести оффтопом в первый пост, чтобы авторы радовались, а цепочка драбблов была не разбита?

лу хань тоже как доза, только в отличие от коктейля, с этой дозы невозможно соскочить.
— только если заменить, — думает сехун вслух. — м? как ты считаешь?
минсок выкидывает скуренный вплоть до фильтра бычок сигареты с балкона и шарит в карманах в поисках жвачки.
— я считаю, что это нормально, когда люди сначала нравятся друг другу, а потом всё притирается, и им начинают нравиться другие люди, — говорит он мягко.
— мастер правильных ответов, — усмехается сехун. — будь ты на сцене, я бы сказал — идеальный айдол.
— в айдолы не берут мальчиков без мечты, — пожимает плечами минсок.
сехун закидывает руку ему на шею, вжимаясь губами в висок, и вдыхает запах тёмных волос — потому что его немного шатает после водки и ему хочется. минсок не возражает — иногда сехуну кажется, что у тех мальчиков, у которых нет мечты, вообще ничего нет. ни желания чего-то сделать, ни желания чего-то не делать. или чтобы кто-то другой не делал.
— а я вижу, — говорит сехун неразборчиво, — как он просит. назови меня хёном... и ты так радостно — лу-гэ! меня он никогда не просил.
— ты и так его хёном всё время кличешь, — вздыхает минсок. — и вообще, дай ребёнку порадоваться.
— я разве против, — грустно вздыхает сехун. — ты пахнешь вкусно.
— я пахну как всегда, — минсок зажимает губами две белые подушечки, пока выдавливает из найденной пачки ещё две. — мумшь?
— они мятные, — морщится сехун и отстраняется, не убирая, впрочем, руку с чужого плеча. — не люблю. я только фруктовые.
минсок незаметно улыбается и убирает почти пустой фантик в карман джинсов. сехун слышит, как тоненько хрустит и трескается глазурь, и на душе становится невыносимо тоскливо.
— утром будет легче, — встаёт минсок к нему полубоком и проводит ладонью по голове. — утром вообще всё фигнёй покажется.
— хён, обними меня, а? — просит сехун, и у него даже не дрожит голос. утром — да, но сейчас полпервого ночи.
— а то холодно что-то, — добавляет он, поёжившись.
минсок качает головой и обнимает, забираясь ладонями под его куртку и размеренно поглаживая по спине.

соусорри-2

минсок качает головой и обнимает, забираясь ладонями под его куртку и размеренно поглаживая по спине. пальцы, слегка огрубевшие на кончиках от постоянных занятий с гитарой (музыка помогает и лечит, это в любом учебнике написано), царапают кожу и сехун ёрзает, сводит лопатки вместе, чтобы потом тут же выгнуть позвоночник или скособочиться направо-налево-господи-да-щекотно-же.
- уймись уже, - хмыкает минсок. - лухань никогда не дёргался.
а вот это он зря.
- так я и не лухань, - резко говорит сехун, мигом теряя всю свою невинность. - не ты ли говорил никогда не сравнивать?
минсок задумчиво смотрит на него - снизу вверх, кусая губу и явно вспоминая, говорил он такое или нет. а ещё - насколько сехун ревнивый. а ещё - сколько времени пройдёт, прежде чем они оба забудут, что луханя нет и никогда не было и уж тем более никогда не будет.
- а я говорил? - наконец, спрашиваетон, легонько выдыхая куда-то в ключицу сехуну. - я был не в себе, определённо.
ещё как, кивает сехун - сложно остаться в себе, проведя почти полгода в лучшей из предлагаемых Консорциумом, но всё таки виртуальной реальности. и оставаться в себе сложно до сих пор, спустя месяцы реабилитации и восстановления всех функций организма.
- се-ху-нни~ - минсок утыкается в него и сцепляет руки за спиной в замок. - а ты правда настоящий?
- правда, - отвечает сехун. - я не исчезну, не бойся.

fem!Minseok, PalmeNoKi!AU читать дальшеКайта-онни, ваше писание маленькими буквами заразно!

минсок качает головой и обнимает, забираясь ладонями под его куртку и размеренно поглаживая по спине - лодку немного покачивает, и минсок осторожничает, упираясь пятками в борта, когда чанёль тянет её на себя.
минсок маленькая и аккуратная, словно костяная фарфоровая статуэтка - чанёль чувствует себя огром по сравнению с ней, и вообще не понимает, чем руководствоваласьэта женщина, когда выбирала его себев пару.
- у тебя три ноги. - отвечает она ему как-то рано утром, когда змеевороны бешено орут под окнами, а ветер приносит горячий песок к порогу, когда акомонгара проплывает прямо над их домом - огненная, словно солнце, с блестящим чешуйчатым боком, и птицы склевывают семена цветов и растений с её плавников. минсок молчит пару секунд, а потом прыскает со смеху, утыкаясь лицом в шею чанёля, и эта неистовая дрожь, сотрясающая её тело передается и ему.
- пошлячка. - чанёль обнимает минсок за плечи и кусает за аккуратное маленькое ушко - минсок мстительно щипает Чанеля за бок:
- ты просто никак не привыкнешь, что я старше.
они пересекают пустыню в сезон, когда дует самум, и солнце поднимается еще выше над горизонтом, превращая ослепительно белый песок в гладкое зеркало - глаза болят от невыносимого блеска, жара сбивает их с ног, но они идут дальше, с головой укутанные в старое черное тряпье.
ночью, когда поднимается второе - Материнское - солнце, минсок ведет их к небольшому озерцу в мигрирующей зеленой зоне, где раздевается, обнажая крепкое загорелое тело и старые боевые шрамы, которые остались, когда она сбегала из своего племени. вода в озере теплое словно молоко, и такое же белое - минсок погружается в него шаг за шагом - сперва по щиколотку, потом по колено, бёдра и выше, опускаясь с головой и выныривая. чанёль смотрит, как она отбрасывает на спину влажные волосы, и примитивные инстинкты берут в нём верх. минсок тянет к нему руки сквозь воду и улыбается.
самум сбивает им направление.
по крайней мере так говорит чанёль, когда они идут уже третий день, но до сих не видят столпов Солы, через ходы которых минсок выбиралась наверх из темных древних глубин.
- пустыня живая. - минсок делает короткую остановку, дожидаясь чанёля, а потом целует его в растрескавшиеся губы - они соленые, словно кровь, словно масло дерева курум. короткого нежного взгляда чанёля хватает, чтобы что-то в груди минсок раскрылось, словно цветок, и скрутило её во внезапном горячем спазме, от которого наворачивались слезы на глаза.

когда свет Отцовского солнца сменяется мягким голубым сиянием, минсок видит его - бескрайнее разливающееся море, совершенно чужеродное в этом царстве раскаленного песка и воздуха, и стремительно идет к нему, набирая темп, увеличивая шаги. чанёль спешит за ней, нагребая полные ботинки песка и срывая на ходу накидку.
- минсок! - его голос звенит в остывающем воздухе, и минсок вскидывает голову, как испуганное животное. мягкий белый свет наполняет её глаза изнутри, и она улыбается, кротко останавливаясь и поджидая чанёля в лодке, оставленной на привязи возле пристани. чанёль оборачивается и видит за своей спиной город там, где раньше были бескрайние песчаные равнины и воздушные лотосы, застывшие в душном воздухе.
он вступает в воду по колено, впервые наслаждаясь теплыми волнами и еле слышным плеском. минсок откидывает капюшон - её волосы сияют кипельно-белым - и тянется к чанёлю всем телом.
- скоро распустятся цветы Селены.
чанёль отталкивается веслами от пирса, и вода несет их вглубь темнеющего моря, где на самом дне виднеется слабый зарождающийся блеск тугих розовых бутонов.
- добро пожаловать в наш Дом, чанёль.

— я не исчезну, не бойся.
взгляд чунмёна становится почти острым; цзытао не успевает заметить, как начинают у того дрожать губы, а на глазах появляется влажная плёнка.
— ты, — говорит чунмён, судорожно дыша, — ты... умеешь бить по больному, знаешь?
цзытао осторожно опускает ладонь на его затылок и притягивает голову себе на плечо. чунмён возится, удобнее устраиваясь на бетонном полу, в конце концов согревая холодный нос о шею цзытао. наверху гремит взрыв, слышный даже через километровые стенки бомбоубежища. цзытао чувствует сумасшедшее биение сердца почти под ладонью; чунмён уже научился не вздрагивать. все они научились, наверное, хотя каждый раз страшно так, как в первый.
— я не хочу, чтобы было больно, — говорит цзытао. — я хочу сделать лучше. ты видишь, я стараюсь? я так стараюсь, чунма?
— не сильно у тебя выходит, — смешок чунмёна почти истерический, — ты как слон в посудной лавке. никогда не вовремя.
— прости, — закусывает губу цзытао. — я хочу, чтобы всё было хорошо.
когда-нибудь — тогда, когда они встретятся опять, все двенадцать; когда каждый из них сможет спать спокойно, не будя никого вокруг криками от кошмаров; когда в воздухе перестанут взрываться бомбы и когда можно будет подняться наверх; когда вернут всех, кто исчез когда-то — просто они проснулись, и их уже не было рядом; когда-нибудь — всё будет хорошо.
это же не может длиться вечно, правда?
— я не исчезну, чунмён, — шепчет цзытао. — я обязательно останусь рядом. а ещё буду обязательно защищать. только... — горло сжимает тисками, и говорить совсем трудно. — только ты тоже не исчезай, ладно?
чунмён копошится, меняя местоположение так, чтобы обнимал он, а не его, и снова замирает.
— дурак ты.

- добро пожаловать в наш Дом, чанёль.
- дурак ты.

минсоку никогда не надоедает его подкалывать, а чанёлю никогда не надоедает обзываться в ответ. такая странная химия, да. взаимное анти-притяжение.

- хань, свет. - минсок хлопает в ладоши и коридор освещается мягким, чуть желтоватым светом, исходящим то ли из хитро спрятанных светодиодных волокон, то ли напрямую из стен. - спасибо.

чанёль считает глупым благодарить искусственный интеллект (пусть и третьего поколения), тем более сделанный в китае (наверняка на какой-нибудь третьесортной фабрике руками филлипинских умельцев по выкраденным из страны утренней свежести чертежам). тем более, у минсока дома. вообще всё, что касается минсока, его необъяснимым образом раздражает, прямо с первого дня.

(- ким минсок, ответственный за проект, - протягивает руку невысокий подросток с глазами на пол-лица.
- пак чанёль, техподдержка и разработка служебного интерфейса, - бурчит чанёль в ответ.
- очень приятно, - кивает улыбчивое минсоково ехидство.
- взаимно, - возвращает кивок чанёлево раздражение.

не прошло и минуты, ага.)

- хань, голос, - передразнивает чанёль, пока идёт за минсоком по его не то чтобы скромному, но весьма аскетичному жилищу. - хань, лапу. хань, сидеть-
- он не собака, - минсок оборачивается и щурится и чанёль не к месту вспоминает, что его хён, непосредственный начальник и причина всех раздражений обладает хреновым зрением. - но если вдруг гавкнет - дай мне знать, я там пару функций в нём так и не понял, может, как раз оно и было.

он заныривает в кухонный отсек, гремит чашкой и спрашивает чанёля, согласен ли тот пить растворимый кофе из столетних запасов минсоковой бабушки или предпочтёт пить воду из под крана. чанёль машинально кивает - согласен (на всё, надо полагать)- и чуть хмурится. почему-то это всё кажется ему неправильным и чанёль уверен - дальше будет только хуже.

fem!Sehun, fem!LuHan

- дальше будет только хуже. - бормочет сехун и переворачивется на бок, обнимая лу хань и утыкаясь лбом в её спину - промеж лопаток, поближе к шее с коротенькими жесткими волосами.
- ты про что? - лу хань зевает и легонечко гладит запястье сехун, прежде чем удовлетворенно выдохнуть.
- про погоду. - сехун чмокает лу хань в затылок и почесывает ноготками её стриженный затылок. раннее утро промозглое и холодное из-за дождя, обрушившегося на сеул, и эта бесконечо льющаяся с неба вода наводит на них меланхолию. наверное это и было главной причиной, по которой вчера, когда они пришли после учебы, лу хань достала машинку для стрижки и попросила сехун выбрить ей широкие полосы на висках и затылке. а сехун не смогла ей отказать.
временами сехун кажется, что лу хань это лучшее, что случалось с ней за все гребаные годы её гребаной жизни, и это наполняет её тело странным томлением и счастьем, и сехун готова сжаться в комочек и глупо захихикать.
тепло чужого тела убаюкивает, как и стук капель по оконному карнизу, но лу хань сдвигается со своего места и отталкивает сехун попой.
- ниеееет. - сехун крепче стискивает талию подруги и ноет ей на ухо. - не уходиии.
лу хань хихикает в подушку и с трудом разворачивается в чужих руках, оказываясь лицом к лицу сехун, окидывая его взглядом и приглаживая растрепавшуюся челку.
- если будешь хорошей девочкой, - начинает лу хань, и на её лице написано такое предвкушение и обещание, что в животе сехун все сжимается, наполняя её желанием. - и дашь мне встать и приготовить нам завтрак, то я дам тебе сделать с собой все, что угодно.
сехун сглатывает и напрягается всем телом, вглядываясь в насмешливые морщинки вокруг глаз лу хань, читая её лицо, как открытую книгу, и пытаясь понять её на очередном обещании, которыми лу хань любит подурачить.
- нифига. - сехун внезапно хмыкает и переворачивет лу хань на спину, наваливаясь сверху и прижимая её к кровати. лу хань возмущенно вскрикивает, но сехун, неожиданно сильная и горячая, прижимается к её губам, сразу же проталкивая язык вглубь рта. лу хань вздрагивает и обмякает под таким напором, и сехун довольно стонет, отрываясь от её губ и грубо задирая голову лу хань за подбородок, для того, чтобы вылизать её горло, ключицы и ложбинку промеж грудей.
лу хань распаляется, сбивчиво дыша, когда видит взгляд, которым сехун одаривает её, продолжая опускаться всё ниже, разводя бедра лу хань узкими ладонями с длинными узловатыми пальцами.
- сперва мы делаем то, что я захочу, а потом подумаем.

sadmonstermark, читать дальшекайто-онни даже не стыдно~

- сперва мы делаем то, что я захочу, а потом подумаем.
- ты будешь способен думать после того, что мы будем делать?
чондэ внимательно - будто не верит, что такое вообще возможно - смотрит бэкхёну в глаза, потом взгляд его падает ниже, на расстёгнутую до середины рубашку, потом ещё, на металлический прямоугольник пряжки ремня с выдавленным на нём "USED".
- ну ты точно не будешь, - наконец, отвечает он.
бэкхён довольно жмурится, чуть запрокидывая голову - чондэ тут же кусает его за шею, прямо там, где кадык - замирает и урчит, как кот, запуская пальцы в чужие волосы, оттягивая их к затылку. в ответ на это чондэ лишь крепче сжимает зубы и вместо смеха из горла бэкхёна вырывается хрип, а тело непроизвольно дёргается вперёд.
- ты ёбнутый, - кое-как выговаривает бэкхён. - ёбнутый извращенец.
- тебе нравится, я знаю, - чондэ легонько зализывает красные следы от укуса и гладит его по щеке. - хочешь больше?
его ладонь касается скулы, линии подбородка, нежно и очень аккуратно, скользит к ключицам и снова возвращается на шею, едва ли не смыкаясь на ней пальцами.
больше - значит больнее, но бэкхён всё равно хочет.